Когда вы в очередной раз услышите о "врожденной" человеческой жестокости и невозможности существования общества без насилия и убийств — вспомните о реальных исторических примерах, спокойно и убедительно доказывающих обратное.
По изданию: М.А. Энгельгардт. Прогресс как эволюция жестокости, 1899
Из первобытных племен, оставшихся в стороне от общего движения человечества, важнее всего для нас цейлонские веддахи, как племя действительно первобытнейшее во всех отношениях — и по степени культуры, и по типу расы, быть может — древнейшему из всех, населяющих ныне земной шар. К ним можно присоединить первобытных монголов побережья залива Де-Кастри, описываемых Лаперузом как племя, еще не вышедшее из первичной стадии мелких орд-семей. Они жили в состоянии «благодушной анархии», «en état d'anarchie bienveillante», no выражению Летурно. Они не знали войны, принудительной организации, рабства, изуверства; никогда не ссорились и не дрались между собою; мужья не били жен и не обременяли их работой; берегли стариков и относились к детям с непонятной для европейца нежностью.
Сюда же относятся айны, значительно испорченные японцами, но все еще сохранившие основные черты своего первобытного характера: правдивость, кротость, незлобивость; некоторые горные племена Бенгала: дималы, бодосы, лепчасы, санталы, часто упоминаемые Спенсером; гольды и некоторые другие инородцы Сибири.
Все эти народцы, осколки доисторических рас, могут служить типом человечества довоенной эры. К ним ближе всего подходят из остальных племен эскимосы дальнего севера, поражавшие всех путешественников мягкостью нравов, но уже с зачатками племенной организации и междуплеменной вражды; бушмены, низший в культурном и антропологическом, высший в нравственном отношении тип Африки; наименее культурные племена готтентотов. Но эти племена с зачатками культуры приобрели уже зачатки тех качеств, которые культура развивала.
Что касается веддахов, и им подобных, то у них мы находим полное отсутствие известных инстинктов, чувств, привычек, — это буквально люди другой породы, которые нам непонятны и которым мы непонятны. У них нет войны и нет понятия о войне; они «не умеют» воевать, а могут только защищаться от нападения, к чему приучены окружающими хищными племенами. Они не находят удовольствия в войне, не ведают — жалкий народ! — прелести нанесения ударов, сокрушения врагов. Веддахи, например, известны своей «робостью»; они прячутся, бегут от культурных сингалезов, тамилов и европейцев. И вместе с тем они поражают своим бесстрашием, своим хладнокровным, спокойным мужеством: когда нужно защищать семью, когда драка неизбежна, веддах, не сморгнув, выступает в одиночку против пантеры, или страшного цейлонского медведя-губача, или еще более страшного и лютого европейца.
Но он избегает войны. Испанская (по словам Тургенева) поговорка: «мужчина должен быть свиреп» повергла бы его в недоумение. Песня Рагнара Лодброга (IX столетия: «Скучно живет, кто не ранен в боях... Смолоду я учился обагрять железо кровью... кровавая роса сбегала с мечей: я радовался этому, как будто возле меня сидела любезная» и т.д.) или стихотворение Дениса Давыдова (XIX столетия: «Я люблю кровавый бой» и пр.) показались бы ему поэзией чудовищ, а не людей.
Им чужды даже простые ссоры и драки; у них нет этого развлечения, — черта, сохранившаяся у многих племен, близких к первобытному состоянию. Так, алеуты, по словам Веньяминова, прожившего в их среде десятки лет, никогда не дерутся и не ругаются, не бьют и не бранят детей, так что и дети не умеют браниться и драться. Так, отсутствие ссор у эскимосов Северо-Восточной Гренландии поражает европейских путешественников: целый год, например, живут сто семей под одной кровлей в общем доме, и за все это время ни разу не возникает не то что драки, а сколько-нибудь крупного недоразумения, перебранки.
У караибов, по словам Лаво, не бывает драк, а самое сильное наказание ребенка заключается в том, что мать или отец брызнет ему в лицо водою. Путешественники и миссионеры прошлого столетия — Лафито, Шарльвуа, Лаонтан — говорят то же самое о наиболее первобытных племенах северо-американских индейцев.
Первобытный человек не знает драк-забавы. Веддах, например, «не в силах представить себе, как это можно ударить человека». Он не понимает, какая в этом сладость. [...]
У них нет деспотической иерархии, классов, сословий, каст: полное, абсолютное равенство, фактическое и юридическое, — «это изумительно, но это действительно так» (Годжсон о бодо и дималах). Нет и рабства. Словом, нет никаких учреждений, связанных с военным режимом и служивших двигателями прогресса.
Нет изуверства: их зачаточное суеверие еще не приняло кровавого характера.
У них нет злости: они добродушны, мягки, кротки, не знают насилия и жестокости в отношении единоплеменников, соседей, чужеземцев. Нет властолюбия и его антитезы — раболепия; веддах, лепчас и т.п. не подчиняются насилию и несправедливости, совершенно не выносят гнета и сами неспособны к угнетению, не понимают, какое это удовольствие «гнуть в бараний рог».
Нет мстительности, несогласия решаются «без злобы и драки», обиды прощаются и забываются. Чувства современного француза к немцам или англичанина, украшающего статую Гордона венком с надписью: «Наконец, ты отомщен!», были бы совершенно непонятны веддаху, аину, лепчасу. Этих жалких людей можно раздражить нападением; но хранить, питать и лелеять злобное чувство они решительно не способны, хотя этого нельзя сказать о противоположных чувствах; например, веддахи «чувствительны и благодарны», не забывают услуги и в этом отношении могли бы быть учителями культурных людей.
Отсутствие жестокости, злости и властолюбия проникает во все сферы быта; в семейных отношениях нет деспотизма, мужчины и женщины равны; веддах, например, никогда не бьет и даже не бранит жены; айны, лепчасы и пр. относятся к женщинам «с уважением и вниманием». Отношение к сыновьям и дочерям одинаковое; нет преимущества для мальчиков; дети воспитываются без наказаний. «Березовой каши» и в помине нет и без сомнения веддах пришел бы в негодование, если бы ознакомился с европейской системой воспитания детей.
Отсутствие жестокости, насилия и угнетения естественно связано с отсутствием чувств, являющихся последствием насилия: коварства, подлости и пр. Веддахи «вошли в притчу по своей правдивости и честности», айны «правдивы и пунктуально честны», госа можно довести до самоубийства сомнением в его честности, лепчасы «честны до мелочности», санталы «самые правдивые из людей» и т.д. Понятно, что у таких людей не может существовать и действительно не существует серьезных преступлений: детоубийства, людоедства, истязания жен, гнусных зрелищ, телесных наказаний, пыток, казни, травли иноверцев...
Понятны и отзывы серьезных исследователей: «люди с добрым сердцем» (Р. Вирхов о веддахах), «совершенно очаровательный народ» (лепчасы по Гукеру), у них (бодо и джималов) «совершенно нет несимпатичных качеств»...
Словом, три основный качества культурных людей — хищность, мстительность и властолюбие — и весь букет разнообразных свойств, вытекающих из этой основы, неведомы первобытному человеку.